Ночь музеев мы решили отметить приобщением к прекрасному в виде балета "Жизель" на открытом воздухе - в парке Горького. Ибо балет - само по себе интересно, "Жизель" вызывала ностальгические воспоминания о Прекрасной Полине, а погоду обещали хорошую, так что все, казалось бы, располагало к.
Начало шоу анонсировали в десять вечера, поэтому мы предусмотрительно прискакали к половине седьмого. Ну то есть, это я прискакала, а Юрка со своим Витей прикатили прямо со СМАРТ-автопробега (говорят, в колонне было аж 224 Смарта, жаль, я не видела) аккурат в тот момент, когда я проходила мимо въезда на парковку, так что даже искать друг друга в парке не пришлось.
Неспешно прогулялись по парку, обозрели свежепостроенную огромную сцену с трибунами на две тысячи мест и мятущуюся у закрытого пока входа кучку из пары десятков любителей искусства и пошли гулять дальше по набережной, смотреть, как танцуют сальсу и хастл, слушать уличные оркестрики и вообще наслаждаться природой. Минут через сорок рациональная часть коллектива в лице меня и Вити забеспокоилась и, оставив Юрку пританцовывать под джаз-банд, отправилась обратно к сцене. К этому моменту кучка любителей искусства превратилась в небольшую, метров пятьдесят, но уверенную очередь, в которую мы немедленно пристроились и в которой и провели следующие полтора часа, с удовлетворением следя за тем, как растет и ширится позади нас хвост из менее предусмотрительных граждан.
К тому моменту, когда к нам присоединились Юрка и свежеобретенная Маша, хвост позади нас превышал хвост впереди нас чуть ли не втрое, что давало неплохие шансы таки попасть на приличные места. Впрочем, Витя, поразмыслив, решил вдруг, что он не настолько любит ночные посиделки на свежем воздухе и балет в целом, и покинул нас минут за пять до того, как открыли заслон, и вся очередь в едином порыве ломанулась в узкую щель.
Тут надо сказать, что организовано все было прескверно: как-либо оформить очередь никто не позаботился, подходы к трибунам оказались не прикрыты, и это позволило целой куче "васздесьнестояльцев" безнаказанно проскочить в самых первых рядах и, конечно же, занять самые лучшие места. Помню гневную даму в голубом капюшончике: прижатая толпой к заграждению до полной неподвижности, она потрясала кулачком и орала: "Не смейте проходить без очереди! Из кресел буду выдирать!"
Но ее, конечно, никто не слушал.
Толпа густела, все больше напирая по мере того как приближался заветный вход. Мы с Машей вцепились в Юрку, чтобы нас не растащило в разные стороны (а то и по частям, ибо давка была страшенная). Вокруг раздавались истерические смешки. Кто-то вспомнил про Ходынку. Маше в ухо плеснули кофе из чьего-то бумажного стаканчика. Но все-таки нам удалось прорваться и даже найти себе три места рядом - в предпоследнем ряду, на самой верхотуре, зато почти не с краю.
Наверху оказалось довольно ветрено, кофе на машином ухе уже остыл и не грел совершенно, и пластиковые сиденья тоже оказались ледяными, так что, едва устроившись, мы начали сомневаться, высидим ли три часа. К счастью, у Юрки был с собой автоплед, свернутый в большую оранжевую подушку. Мы немедленно его развернули и частью постелили на сиденья, а остальной частью попытались укрыться. К счастью, мы все трое особы некрупные, и одного пледа почти хватило почти на все, тем более, что по ходу спектакля мы все теснее прижимались друг к другу, так что свободные края пледа, в которые можно завернуться, становились все длиннее.
В общем, можно сказать, что устроились мы с комфортом - по крайней мере, по сравнению с большинством - и тут же отметили это дело, сожрав коробку суши. Где-то я читала, что Робеспьеры ходят в театр только ради буфета и решила не нарушать традиции, прихватив буфет с собой в театр.
Тем временем трибуны заполнились до отказа, и доступ к ним перекрыли напрочь, оставив снаружи почти половину желающих. Еще части прорвавшихся не удалось найти себе места, так что они бродили и бродили по проходам под отчаянные вопли организаторов: "Пройдите пожалуйста на Большое массовое поле! Там пуфики! И кофе! И прямая трансляция на большие экраны! На трибунах нельзя стоять, пожалуйста, уходите!" Под эти вопли мы невольно начали поглядывать сквозь дырчатый алюминиевый пол на такую далекую землю и такое хрупкое и ненадежное на вид переплетение труб каркаса между землей и нами. "Интересно, - задумчиво сказал Юрка, - какая предельная нагрузка на трибуны?" И жизнерадостно добавил: "Как сейчас все рухнет! Хрясь! Кости, мясо, КРОВИЩЩА!"
Мы с Машей вежливо, хотя и нервно похихикали.
Тем временем внизу, на входе, продолжалась битва. Дюжие охранники своими телами удерживали хлипкие заграждения от неугомонной толпы, то и дело грозившей снести все к чертовой бабушке. Справлялись они, впрочем, неплохо и даже успевали отлавливать и выпроваживать наиболее юрких балетоманов, ухитрявшихся протиснуться у них под мышками или между колен. Безумие толпы подогревал еще тот факт, что после истерических воплей организаторов, что на трибуны больше никого не пустят, включилась запись театрального звонка, и хорошо поставленный голос в колонках бодро провещал: "Прозвучал первый звонок. Просим зрителей занять места в зале!". Переполненный зал отозвался дружным гоготом. На трибунах несколько счастливчиков, ухитрившихся занять места для своих менее везучих друзей, метались, размахивая руками и сумками в попытках привлечь внимание оставшихся снаружи и, возможно, каким-то магическим путем перетащить их к себе. Какая-то очень целеустремленная девочка прямо перед нами заняла еще два места и, пропрыгав над ними больше часа, в последние мгновения перед началом балета, в отчаянии оставила на сиденьях сумку и куртку, спустилась вниз и невероятным образом ухитрилась выцепить из-за заграждения двух своих подружек. Правда, к моменту их триумфального прибытия на места из трех сидений свободными оставались только два, но девочки решительно втиснулись на них втроем и замерли в ожидании начала.
И балет начался, как ни странно, в заявленные 22.00
Писать про сам балет не буду. Старая добрая классика в столь же классической постановке, посмотреть приятно, и я ничуть не жалею, что пошла, но право же, окружающий хаос и бардак были куда забавнее.
Во-первых, замерзающая публика непрерывно флотировала по одному-два человека к выходу, и на их место тотчас же приходили самые стойкие из зрителей, оставшихся у входа. Последняя компания таких зрителей устроилась перед нами аж за пару минут до окончания второго акта. Холод действительно был собачий, градусов десять, по контрасту с дневным ласковым солнышком, но оранжевый плед оказался настоящим спасением. Некий красноречивый товарищ даже ухитрился уговорить Юрку благородно одолжить куртку его закоченевшей девушке (впрочем, даже несмотря на куртку, до конца эта парочка не досидела).
Кроме того, в середине первого акта, аккурат в момент торжественного выхода графской свиты, над набережной грянул салют и сверкал и громыхал на протяжении всей сцены с графской невестой, закончившись ровнехонько в ту минуту, когда за ней захлопнулась дверь домика. Сбитые с толку зрители никак не могли решить, куда же смотреть, и сотни голов непрерывно вертелись от сцены в небо и обратно, тем более, что свист и хлопки взрывов напрочь заглушали музыку. Танцовщики, впрочем, держались героически, хотя вряд ли у себя в театре привыкли к таким громким вторжениям в ход спектакля.
А потом балет закончился, и мы понеслись к выходу из парка, стуча зубами и медленно согреваясь на бегу, потому что Маше нужно было успеть в метро до закрытия, а навстречу текла не менее густая толпа ночных гуляк, только-только начавших входить во вкус Ночи музеев. В конце концов я плюхнулась на сиденье юркиного Смарта, а еще через полчаса покинула его уже в своем дворе, возблагодарив всех богов за то, что есть Смарт и есть Юрка, без которых я бы непременно замерзла где-нибудь на полпути.
А потом Ночь музеев плавно перешла в Ночь теплых одеял, и все стало окончательно и беспросветно хорошо.